Как когда-то мои родители, теперь и мы ведем разговоры о политике по большей части на кухне. В одну из таких милых а-ля эсэсэсэровских посиделок, один чуть за тридцать коллега спросил – интересно, а где сейчас Хлопонин?

«И чем же тебе это интересно, тебе было-то едва 25, когда в 2010 году Хлопонин уехал из края?», – спросила я.

«А я помню, он был крутой!», – сказали мне в ответ.

А ведь и правда, это интересно. Тем более, что мой молодой коллега, конечно, не мог знать и помнить всего того, что связывало и меня, и ТВК в целом с Хлопониным. В 2002 году этому молодому коллеге было 15. А мне – 25. И после первого тура выборов губернатора, в котором Усс победил, мы чуть не лопались от гордости.

А добренькая Наталья Кечина, которая назло всему ТВК ходила и говорила, что она лично за Хлопонина, притащила мне черного котенка, которого кто-то подбросил ей в подъезд, да еще и разбил мордочку. Наташа мне сказала – возьми и назови как-нибудь в память об этом времени. Я была уверена, что губернатором станет Усс и назвала кошку Хлопоней. Наверное, сейчас было бы ужасно глупо рассказывать о том, какая Хлопа была умная, и как я любила эту животину.

В 2002 году я мечтала видеть губернатором, конечно, Усса, и для меня 25-летней, Хлопонин, безусловно, был такой невыносимо личной трагедией. И как быстро все изменилось! Не прошло и года. И в том была заслуга, разумеется, исключительно самого Александра Геннадиевича. Но эти новые отношения не подразумевали при этом лизоблюдства. Как я ни старалась, не смогла вспомнить хоть один эпизод, когда меня кто-либо когда-либо просил не задавать острый или критический вопрос. И для этого у 37-летнего губернатора Хлопонина была железобетонная логика.

Мы договорились с Александром Геннадиевичем, что это будет такое ностальгическое печатное интервью, он расскажет, чем занимается сейчас и что вспоминает о том времени. Я обещала ему не спрашивать про войну краевой власти с «Норильским никелем», про политическую ситуацию в крае в целом, ни о чем таком, что может вызвать невроз у любителей теории заговоров.

– Часто вспоминаете край?

– Что значит часто? Недели не проходит, чтобы мы с коллегами и друзьями не вспоминали Красноярский край, не говорили бы о нем, о том времени. Его не вспоминать невозможно. Это знаковая часть моей жизни. Это как малая родина для меня. Вспоминаю как лучшие годы моей жизни, если честно. Это мое становление и как политика, и как человека, учащегося выстраивать отношения с людьми. Глаза горели, жизнь была в кайф. Вот сейчас понимаю – моя жизнь пролетела как секунда в Красноярском крае. Людей вспоминаю, как мы строили, все заново создавали с нуля практически. Ну а потом, в Москве красноярцев не меньше, чем в Красноярске, если не больше уже. Никто и не даст забыть Красноярский край.

– Это слишком общие слова, а можете рассказать какие-нибудь детали? Только давайте не про природу.

– Ксень, ну все эти истории, живые и запоминающие, они все связаны с людьми и все из Красноярского края. Я и ТВК вспоминаю, как приезжал к вам, давал интервью, и мы с вами вроде как и не дружили, но находили абсолютное взаимопонимание. Я никогда в крае не находился в горизонтальном положении, все время что-то происходило. И жирафов вспоминаю, и крокодила, который сожрал весь бюджет Красноярска, и выборы. И объединение края с Таймыром и Эвенкией вспоминаю – там что ни день, то событие. Этот список может быть бесконечным.

– Я готова вас слушать.

– Неееет, это долго, никакого времени не хватит (смеется).

Когда я сказала другому моему молодому коллеге, что пишу интервью с Хлопониным, он ответил – «Я ненавижу тебя, Черепанова!». Помолчал и добавил: «Ну, надеюсь, ты скажешь ему, что мы тут по нему скучаем». Я сказала. Но подумала, что, может быть, это наши журналистские заморочки, мы часто его видели и общались и потому относимся с симпатией, а людям до этого нет никакого дела, и они его и не вспоминают даже?

– Очень многие люди называют вас лучшим губернатором края и вспоминают с теплотой. Как вы сами думаете, почему?

– Ой, ну как я могу сказать…? (пауза). Может, это связано с тем, что сколько ты отдаешь, столько и получаешь. Это же не только про край, это и в жизни, и в любви то же самое. Если ты хочешь, чтобы тебя любили, – люби сам и отдавай, сколько можешь. Самое главное в моих отношениях с Красноярским краем – это было искренне.

– Вам было всего 37 лет, когда вы избрались …

– Мне и сейчас 37 (смеется). Ну, я так себя ощущаю.

– АГ, вы уже тогда были богатым человеком, могли делать все, что душе угодно. Здесь же политический кризис, долги по зарплате, вот это вот все… Сейчас, спустя столько лет, можете сказать зачем вам это было надо? Банально мужские амбиции?

– Если хотите, то да. А почему нет? Я попробовал в Норильске и понял, что люди мне верят. Я умею выстраивать отношения, держать свое слово. Хотя в Норильске поначалу было очень жестко. Норильск начинался с того, что в меня помидорами бросали. Приехал молодой парнишка и что-то там им говорит, а им на Крайнем Севере зарплату не платят. А он им сказки рассказывает! И я сказал, что если не выполню обещания в течение трех месяцев, то сам уйду. Мужики, такие бугры-бригадиры, сказали, ну, давай, посмотрим, парень. И да, у меня появились амбиции.

– Можно подробнее про помидоры?

– Зал людей в Норильске, на улице минус пятьдесят. Приезжает мальчик из Москвы и говорит им, что завтра все изменит. То есть до этого их обкрадывали все кому не лень, а тут я такой зеленый и, мол, все у них будет хорошо. Ну, и с задних рядов полетели в меня помидоры. Кто-то крикнул: «Пошел вон отсюда!» Мне удалось эту историю переломить. Но не потому, что мне сразу в зале все поверили. Мне надо было это доказать. Я вернулся в Москву, сел со своими коллегами-акционерами комбината и сказал: «Ребята, или мы гасим все долги предыдущего руководства, или я туда больше не вернусь. Сначала зарплата, потом – развитие комбината».

– Вспоминая себя того периода, каким вы себя помните?

– Эххх... каким я себя помню? Я себя помню разным. И веселым, и злым, и несдержанным.

– Несдержанным – это что значит?

– Ну, помните, когда по всем эфирам летала запись, как я ругаюсь матом перед 8 марта?

– Это где вы говорите Астапову: «Игорь, что за х…ю вы мне тут написали»? (прим. автора – Игорь Астапов был пресс-секретарем губернатора Хлопонина)

– Ну да. Я помню, как ко мне подошел один человек и сказал, что теперь я потерял 50 % интеллигенции. Мол, они теперь будут по-другому относиться, а я ответил, что неправда, просто они увидели, что я … я тоже умею злиться, что я такой, какой я есть.

– Ну, не существует же людей, которые всерьез думали, что вы не материтесь?

– Я вообще практически не матерюсь, меня Астапов просто довел (смеется).

– Что он вам там такое написал, что вас так взбесило?

– Женский праздник, надо поздравить с 8 марта, сказать какие-то добрые, теплые слова, а там было написано про стратегию развития Красноярского края, как мы хорошо будем развиваться с точки зрения экономики. Вот я и вспылил (смеется).

– Вот про экономику, кстати. Помните ваши предвыборные щиты? «Красноярский край готов совершить мощный экономический рывок. Так чего же мы ждем!» Этот рывок был или нет? Мнения расходятся.

– Что я сейчас начну себя хвалить?!

– Почему нет?

– Это не мой мощный экономический рывок. Первая задача была – объединить элиты края. И еще. Больше всего меня раздражало, что, когда я приезжал в Москву, меня путали с Краснодарским краем. Это меня сильно будоражило, и я сказал, что такого больше быть не должно! И Красноярскому краю должно быть отведено совсем другое место в Российской Федерации. И нужно было решить какую-то мощную интересную задачу, которая перевернет представление о том, что такое край. Мне нужно было, чтобы о крае все время говорили. И базовой задачей было объединение Таймыра, Эвенкии и края. Мы-то хотели еще и Хакасию, и Туву, но нам сказали: «Это что же получается, вы страну разрежете ровно на две части, и какой-то мирок там будет строить? Нет!», – и не дали. И как только это произошло, а больше никто не смог такого объединения провести, край получил огромные инвестиционные проекты, которые, в том числе, государство стало развивать на территории нового края. И все, что вы сейчас видите по Нижнему Приангарью, это все заложено было тогда.

– Второй момент, который для меня был принципиально важен, – это, конечно, федеральный университет. Я поставил себе задачу добиться для КГУ нового статуса. Я знаю, что Александр Викторович Усс и сейчас им активно занимается. Другое дело, что я пока для себя здесь, в Москве, не нашел ответа на вопрос, почему я должен поехать учиться в СФУ, чего там такое есть, чего нет в Москве? Вот это предстоит еще сделать, но, думаю, эта задача в крае будет решена. Вот все это вместе позволило нам кратно увеличить бюджет края, и мы тогда перескочили за сто с лишним миллиардов рублей доходов. Мы забыли, что такое долги по зарплате. Рывок это или не рывок, – я не рассуждаю такими категориями. Я знал, что Красноярский край должен стать другим, и он стал.

– Теперь о чем-нибудь попроще. Расскажите самую безумную историю вашего губернаторства.

– Я всегда вспоминаю жирафов. Для меня это феерическая история, связанная с Петром Ивановичем Пимашковым. Он мне ночью позвонил и сказал, что у нас катастрофа, у нас в аэропорту жирафы застряли. Это была глубокая ночь, я не понимаю, при чем тут жирафы, и как они застряли. А он говорит, что они под мостом не проезжают, они большие, и все это в час ночи, а у меня там Богучанка, Совет Федерации, какие жирафы?! А он мне снова – их из терминала не выпускают, там что-то не зарегистрировано, какие-то веники, которыми их надо кормить. Было весело. Часть ведь из них еще жива и живут в нашем зоопарке?

– Угу.

– Петра Иваныча вообще часто вспоминаю. Правда, мы с ним очень редко видимся.

– Почему именно его?

– Понимаете, при всей его как бы несуразности, начиная от крокодила, который съел весь бюджет Красноярска, и заканчивая фонтанами и пальмами, он очень фундаментальный человек, и он настолько любил город, настолько был ему предан, что мне очень легко было с ним работать.

– Чего вам еще не хватает из Сибири?

– Да мне просто не хватает Красноярского края. Просто не хватает. Бобрового лога, студенческого городка, мне ТВК не хватает (смеется), Шушенского не хватает.

– Вот вы перечисляете, чего вам не хватает, а кто-то может сказать – да, ладно, все это дежурные слова…

– Да пусть что хотят, то и говорят, никто не обязан быть доволен всем тем, что я сказал.

– Кстати, почти все, с кем я общалась, отмечают ваше почти уникальное умение сглаживать конфликты, договариваться и общаться с простыми людьми. Для вас это холодный расчет потому, что это принесет результат, или философия?

– Это черта характера. Я – человек компромиссов, всегда предпочитаю договариваться. Я не склонен загнать человека в тяжелую ситуацию, а потом шантажом получить нужное. И давайте вспомним, когда мы пришли в Красноярский край, это была зона одних конфликтов: и неуплата налогов, и невыплата зарплаты, и политическая обстановка. И у меня было знание – никакой конфликт не дает возможности двигаться вперед. И надо было садиться за стол и договариваться, и как только мы все это сделали, – все сразу побежало. Только это приносит результат. Но чтобы уметь договариваться, нужно и уметь идти на компромиссы, конечно, нужно уметь уступать, наступать на себя в чем-то.

– И часто вы во время губернаторства так наступали на себя?

– Конечно. Это было много раз. Это и ситуация в Норильске, и офшоры разных ФПГ, и энергетики. И те же коммунисты, и тот же Александр Викторович Усс. Это все были компромиссы. Я вот сейчас, когда иногда разговариваю с Александром Викторовичем, я ему говорю – тебе нужно второго Усса иметь в заксобрании, вот чтоб ты понимал, как это было. Нельзя иметь перед собой вычищенную поляну, потому что тогда ты перестаешь ловить ориентиры. А когда у тебя все время перед глазами Александр Викторович Усс, который не дает ни одно решение спокойно принять, вот это интересно. Тогда добиваешься идеального результата. У тебя есть оппозиционные СМИ, которые агрессивно работают, и ты вынужден прислушиваться и, опять-таки, искать компромиссы, а не абы как, слушая своих подчиненных, принимать решения. Такая была жизнь, она была интересной.

– Можете рассказать про какой-то компромисс в подробностях?

– Энергетики. Они вообще-то хотели нам электроэнергию отключать, потому что долги огромные были. Мы долго сидели и договаривались, и подписали большое соглашение, и мы его выполнили, погасили все долги.

– А в чем вы на себя наступили?

– Я взял на себя риск, что я часть обязательств социальных не буду выполнять, а закрою долг перед энергетиками. Это было тяжелое политическое решение для меня, и мне надо было убедить в этом заксобрание. И, помните, когда мой товарищ (прим. автора - здесь имеется в виду Михаил Прохоров) заплатил большое количество налогов в Красноярском крае, 28 млрд рублей? Правительство мне тогда сказало: «Ты знаешь, это, конечно, хорошо, но слишком жирно, давай-ка мы 50% направим на строительство гостиниц на Дальнем Востоке?» И я говорю, а как вы себе это представляете? Я возьму эти деньги, выйду к красноярцам и скажу им: «Дорогие красноярцы, для того чтобы мы с вами чаще ездили на Дальний Восток и отдыхали там, мы должны построить там две гостиницы». И что, думаете, люди меня поймут? А я должен был это сделать.

– Про компромисс в выстраивании отношений с проигравшим спикером. По крайней мере, среди журналистов существует миф о том, что после того, как вас таки признали победителем, в день рождения Александра Викторовича вы пришли к нему в кабинет с коньяком, и вас обоих до вечера никто не видел. Это было?

– Я, действительно, пришел к нему в кабинет, я понимал, что надо дальше жить и работать. Александр Викторович Усс – человек знаковый и авторитетный, и мне нужно было с ним договариваться. И мы с ним действительно долго просидели.

– С коньяком?

– Ну что ж я буду вам рассказывать… (смеется). Я не очень люблю коньяк, я люблю водочку, а Александр Викторович сидел с коньяком.

– И вас до вечера никто не видел, это правда?

– Мне кажется, до утра следующего дня.

То, что Александр Хлопонин умел идти на компромиссы и часто сам их инициировал, говорят все. И еще говорят, что он умел слушать других людей и быстро учился. Существует любопытная история, что в первые годы у Хлопонина было так называемое «теневое правительство». Это якобы были люди старше, на тот момент умнее и опытнее его, которые давали ему советы. Так или иначе, но годы Хлопонина остались в памяти как спокойные и уравновешенные. Буквально за несколько дней до записи этого интервью на своей страничке в Facebook председатель комитета по развитию малого и среднего бизнеса в РСПП Юлия Симбирева написала:

– Мы же на ТВК много вас критиковали. Кто-то употребляет слово «мочилово». Но вы первым пришли и предложили мир…

– Мне было интересно. Вы были другие. Потому что питаться все время информацией, которую говорят тебе твои подчиненные, – это бесполезная история, ты никогда всю правду не услышишь.

– Но неужели вы никогда не обижались на критику? Так ведь не бывает…

– Что значит не обижался? Не то слово, как обижался. Я что, не человек что ли? Я и злился, и приходил к Астапову, и в него бутылки летели, мол, какого черта ты тут делаешь? Все было. В том-то и кайф, что это была настоящая жизнь и настоящие эмоции.

Я хорошо помню тот момент, когда отношение обычных сотрудников ТВК к Хлопонину стало меняться. Тогда, в 2002 году, в предвыборном штабе кандидата Усса мучительно обсуждали вопрос, как зайти на тему, что Хлопонин – богатый человек, олигарх, и будет работать в интересах своей корпорации. Решили сделать это шутливо, решили, что это должен сделать сам кандидат, и обязательно ласково: «наш дружественный северный олигарх». На том совместном пресс-подходе, когда Хлопонин это услышал, у него немного округлились глаза, и он ответил – «Да, я олигарх, добрый олигарх». И потом он уже сам много раз повторял эту фразу, и выглядело это очень естественно.

– Вы помните тему про олигарха? Вы очень спокойно на это реагировали.

– Ну я ж не врал. А что я должен был говорить? Что это ошибка?

– И в штабе Усса, и в штабе Пимашкова тогда как мантру повторяли: «Сибиряки-красноярцы чужого не выберут». А ваши штабисты так посмеивались и говорили, ну посмотрим…

– Тяжело было в Красноярске в то время. Моя позиция всегда была такая – а кто свой в Сибири? Всегда так было – приходили, осваивали, становились своими. У нас Ермак свой что ли? Свои – это коренные малочисленные народы Севера, вот они свои. Остальные все приехали. Важно, с какими намерениями ты приехал. Я считаю, что это «наш – не наш», это искусственное все. Я вообще не люблю делить людей по национальностям или территориям, тем более, что и сам попал в такую ситуацию, приехав в Красноярский край. Так вот, красноярцы, сибиряки, они очень тяжело принимают, но если принимают, то всерьез и пожизненно. Что такое сибиряк? Это надёга во всех смыслах этого слова. Вот красноярцы – это надёга. Я могу, конечно, красивые слова сказать, что сибирские полки защищали Москву в 41-ом, я могу про кузницу и недра, но я скажу просто – это надёга. Никогда в спину не ткнут и всегда выскажут все открыто в лицо. За мелкими исключениями так оно в жизни у меня и происходит.

Еще я слышала много рассказов про щедрость Хлопонина и его импульсивность. Его бывшие коллеги рассказывают, что однажды Геннадич (а именно так его называли подчиненные между собой) встретился с тогдашним председателем Союза журналистов России Богдановым, который «предъявил» Хлопонину, что красноярские журналисты никогда не приезжают на всероссийские форумы. Хлопонин вызвал свой информблок, сказал собрать в Дагомыс САМОЛЕТ журналистов, с ними отправить Ансамбль танца Сибири им. Годенко и оплатил все это из личных денег. Задачу поставил такую – больше ни про краснодарских журналистов, ни про Кубанский казачий хор никто ничего не должен слышать, только про нас. Эта история, конечно, со временем обросла подробностями, которых и вовсе не было. Но у летавших туда журналистов осталась куча впечатлений и фотографий.

И еще про широкие жесты, которые, видимо, для Хлопонина были вполне привычны. Губернатор поддерживал дружеские отношения с красноярским банкиром Вячеславом Шабайкиным. И однажды оказался на дне рождения его жены – ведущей ТВК Ольги Тепляшиной. И в то же самое время Хлопонин организовал в Красноярске первый конный турнир. Так вот, в подарок Ольга совершенно неожиданно для себя получила жеребенка тракененской породы. Коня звали Миракль. И с тех пор началось увлечение Оли конным спортом.

– Знаете, за что вас любили девушки-журналистки?

– За мой рост? (смеется).

– Нет. За бровки домиком.

– А знаете, за что меня любили одноклассники, что даже стишок написали про меня?

– Нет.

И вот здесь самое время посмотреть небольшой видео-фрагмент, как читает этот стишок сам Хлопонин.

– Так за какие заслуги этот стих?

– Мне родители прислали из-за границы большой набор фломастеров, я пошел и продал их старшеклассникам, а на эти деньги всему классу купил билеты в кино. Ну не любил я рисовать фломастерами. Я по жизни такой.

– Чем вы сейчас занимаетесь?

– Один из проектов плотно связан с Красноярским краем. Если слышали, Кингашское месторождение. Это вместе с Прохоровым проект, компания называется «Интергео». Месторождение в Тыве и в крае. Планируем выйти на промышленное производство в 2022 году. Это конечно не «НН», но достаточно крупное месторождение, обогатительная фабрика, инфраструктура, дороги. Это так называемые «батарейные металлы» – медь, никель.

– Возвращение в бизнес – это облегчение или страдание от отсутствия политики?

– Честно? Это попытка как-то себя занять, это правда. Я считаю, что я еще много чего мог бы сделать. Сперва радовался, что пришлось уйти из политики, проекты есть, и мы их стали доделывать, и вроде как проект затягивает, но … второго Красноярска нет, короче… пока второго Красноярска я для себя не нашел.

– А вы думаете, что подходите нынешней эпохе, ведь сейчас так все уныло…

– А мне кажется, наоборот, вызовов много, в условиях этих вызовов должны рождаться новые идеи и новые подходы, в том числе и в крае. Вот смотрю я на некоторых политиков, особенно на западе, которые вершат судьбы, и я не понимаю, они из прошлого века все… они как жизнь-то вперед двигать будут? Я сам-то из прошлого века, но считаю, что еще могу смотреть в будущее, и идей у меня очень много. А Красноярский край так вообще должен бы первым вскочить в это будущее, и мы не до конца используем потенциал молодежи. Я, кстати, с большим уважением вспоминаю Лёшу Клешко, уж сколько он мне помогал, с молодежью в том числе.

– Собираетесь в Красноярск?

– Я очень хочу приехать. На Красноярское море, на Бирюсу, на Ману. Хочу внуков свозить в Норильск, они взрослые уже: внуку – 9, внучке – 7 лет. Хочу посмотреть, как изменился Красноярск, говорят, он шикарный сейчас. В Шушенское хочу, в Минусинск, детей на Столбы сводить, да много куда хочу в крае. И хочу пожелать всем моим любимым красноярцам счастливого нового года. Год был тяжелый, я уверен, что следующий будет немного легче, я обязательно приеду, и с кем смогу, с тем повидаюсь. Я безумно всех люблю, и если кому могу чем-то помочь, то всегда готов! И если вдруг кто-то что-то говорит плохое про Красноярский край, он в пятак получит сразу.

Мы разговаривали час. И могли бы еще. Я не питаю иллюзий, Александр Геннадиевич может быть разным. Он, безусловно, обаятельный, и, как вспоминают журналисты, его можно было чуть ли не за рукав остановить, если нужно было интервью. Но он и не ангел, конечно. У меня не было цели расследовать, как они получили Норильский комбинат в собственность, и какие выгоды упали его команде от управления краем. Все эти выводы и заключения делать самим красноярцам. Я знаю одно: что очень скучаю по тому времени. Сложный вопрос – это эпоха была такая свободная, или эту эпоху делали конкретные люди, и сейчас все тоже зависит от людей, а не от, якобы, «такого времени». Но упрекну в одном: после тех его восьми лет, очень сложно возвращаться на кухню в СССР.

И в конце традиционный бонус.