У нас много лет не было детей – мы надеялись, что я смогу забеременеть самостоятельно. Наш путь к приемному родительству был долгим. Уже после 40 лет на примере других приемных семей мы решили попробовать.

Для начала нужно было пройти школу приемных родителей. Муж выступил категорически против, поэтому в ШПР я пошла одна. Думаю – посмотрю, может быть, вообще передумаю? После ШПР начала искать детей, хотя муж все еще не соглашался. Стала смотреть по базам данных, звонить, но на другом конце провода был один ответ – детей нет.

Три месяца подряд я каждый день смотрела базу. В федеральной базе 42 тысячи детей-сирот, но когда звонишь – либо забрали, либо уже подписано согласие, либо родственники восстанавливаются, либо тяжелая группа здоровья, которую мы бы не вытянули финансово.

ШПР я закончила в ноябре 2018. А уже в апреле 2019 года, когда мы были в отпуске на море, я решила, что больше уже не буду искать детей. На следующий день после возвращения в Россию мне предложили посмотреть годовалую девочку со статусом «только опека». Таких детей и детей «без статуса» многие боятся брать. Это те ребятишки, у которых всегда могут объявиться кровные родители, например, вернуться из мест лишения свободы.

Направление на знакомство с ребенком действует 10 дней. Я езжу к девочке день, два, три. На четвертый день приехал муж. «Я тоже ничего не испытал. Ребенок как ребенок». На пятый день говорю ему: либо мы ее забираем, либо не ездим больше. В один момент я поняла: если я сейчас не возьму эту девочку, то я уже никого не возьму. Совместно решили, что будем брать.

Дети в детских домах чистые, сытые, накормленные, но никому ненужные. Почему у них этот дух отверженности? Потому что они нелюбимые, никто их не обнимает, у них вся жизнь – это манеж – кроватка. Чем дольше ребенок в системе задерживается, тем ему хуже. У некоторых уже к году начинаются постоянные покачивания – «яктации». И пока их любовью не «задушишь», это не проходит.

Для тех, кто боится генетики – гена алкоголизма и наркомании на самом деле не бывает. Это уже доказано учеными. Где гарантия, что в обычной семье не будет такого ребенка? Жизнь такая короткая. Если постоянно думать о том, что что-то случится, то лучше вообще ничего не делать.

Пару лет назад я начала вести блог для того, чтобы люди вдохновлялись на приемное родительство и вытаскивали детей из системы, которая делает их калеками. Я знаю, что многие, посмотрев на мой пример, уже взяли ребенка в семью.

Тем, кто задумался о приемном родительстве, нужно, во-первых, обязательно закончить ШПР, чтобы либо утвердиться в своем намерении, либо, наоборот, передумать. Второе – определить цель. И не рисовать себе красивых картин, что все будет безоблачно. Сложные этапы есть, как и с рожденными детьми. Но это все проходит. Просто надо набраться терпения. И, конечно, не бояться сделать первый шаг.

У меня тоже были сомнения, правильно я делаю или нет. Нужно просто понимать, ради чего ты это делаешь? Если ради ребенка, то это верное решение. Но только не ради денег или восхищения окружающих. Бог все дает по силам. Если ты можешь делать, то надо делать, а не искать отговорки. Дети должны жить в семье. Мы ни разу не пожалели о своем решении, и теперь не представляем без них своей жизни.

История нашего приемного родительства началась с того, что мы купили дом в одной из деревень Манского района. Одна наша соседка очень любила выпивать, но это не помешало ей родить шестого ребенка в 42 года. Однажды одна из ее дочерей прибежала к нам домой и стала кричать: «Тетя Тома, помогите, она убьет его!».

Речь шла о новорожденном мальчике, Мишке (имя изменено). Прихожу – мать в неадекватном состоянии находится. В общем, получилось так, что какое-то время ребятишки этой женщины пожили у нас. И тогда я поняла, что чужих детей не бывает.

Своих детей у нас не было. Я поговорила с мужем и предложила взять в семью приемного ребенка. Он поддержал меня в этом решении. Вместе мы отучились в Школе приемных родителей, а после пришли в опеку и встали на очередь. Мы были 261 в очереди только по Красноярску, а по краю – почти 800. В опеке нам говорят – вы знаете, люди годами ищут на себя похожих. А нам это неважно. Главное, чтобы ребенок в семье появился.

Перед встречей с ней я не спала целую ночь, волновалась. Наверное, кто-то вынашивает животом, а кто-то – душой и сердцем. Мы приехали с мужем в Дом малютки, нам ее показывают и говорят – руки ноги на месте – смотрите. И оставили нас наедине с малышкой. У нее глаза мутные были, а взгляд – будто у взрослого человека. Муж недолго думая взял ее на руки и говорит: ну что, привет? Мы сразу поняли, что это 100% наш ребенок. Через 3 дня подписали согласие.

Когда мы забрали дочь домой, то у нас вылез полный «букет» заболеваний. Она не могла даже повернуть голову, потом что все время будто лежала в одном положении. Мне кажется, в Доме Малютки ее даже никто не переворачивал. Никому дети там не нужны особо.

Проблемы со здоровьем были серьезные. Началось обивание порогов больниц. В краевой нам сказали: где были ваши глаза? Вы кого брали? А что вы думаете, цветочки будут? Ходить, говорить, даже переворачиваться она не будет – не надейтесь. Я вышла от врачей и поняла, что любыми силами должна вытащить этого ребенка. Алена пошла в 1 год и 4 месяца. Доктора задавали вопрос: что вы с ней делаете? Я отвечала – любим.

Вообще я всю жизнь мечтала о троих детях. И вот мы снова встали на очередь в опеку. Смотрели по базам, ответ один – или уже хотят забрать, или подписали согласие. В опеке мне сказали: есть мальчик, но он нерусский, наверное, из-за этого его никто не берет.

А мне нет разницы, русский или нет. Пойдете смотреть? Конечно, пойдем. Пришли смотреть, а он за голову схватился и начал плакать. У ребенка были пустые глаза. Месяц мы вместе с мужем и дочкой ездили на свидания и решили, что это наш братик – Максим.

Дома у него началась ужасная адаптация. Он разбегался и бился головой об стену. За ночь выкидывал все постельное вплоть до матраса. За месяц раздирал штук 12 наволочек зубами. Один раз он нас чуть не спалил. Чувствую: на кухне пахнет чем-то горелым. Максим положил книгу на плиту и включил ее. Она уже начала тлеть – хорошо, что я пришла вовремя.

Сейчас адаптация прошла. Мы самые счастливые на свете родители. Даже столкнувшись со всеми трудностями, все равно самые счастливые. Дети – наш главный мотиватор. Благодаря ним мы решились построить дом.

Когда дети появились, я поняла, что все ненужные люди отвалились как бородавки. Многие с осуждением относились к нашему решению и относятся до сих пор. В лицо, конечно, никто не говорит, но за глаза – постоянно. Кто-то считает, что мы взяли детей ради денег. А каких денег?

Пособие на ребенка – около 8 тысяч, но этих денег не хватает, особенно с нашими диагнозами. Это смешные выплаты. За 5 лет мы не получили ни одной таблетки бесплатно. Когда я спросила один раз, мне ответили – таблеток в списке нет. Второй раз – еще какие-то причины. В общем, я поняла, что это бесполезная трата времени.

Многие говорят и про генетику. Я считаю: что вложишь в ребенка, то и получишь. Мне кажется, все дети должны быть в семье. В детских домах они никому не нужны – это точно.

Когда мы забирали Алену, я хотела купить в Дом малютки игрушки. Но мне сказали: «Знаете, не надо. У нас дети играют бутыльками из-под шампуня. Вы лучше зеркало купите». Я купила, отправила его машиной, но меня поразило, что они отказались от игрушек. Почему – мне непонятно.

Еще один случай произошел, когда мы ходили на свидания к Алене. Сидим, ждем очередь, а сотрудники при нас выносят красную рыбу. Только так одни хвосты мелькали в сумках. Продукты разворовываются просто внаглую. Хоть бы при нас постеснялись. На каждого ребенка выделяется по 100 тысяч в месяц, а где эти деньги?

У меня двое сыновей, а с детства я всегда хотела девочку. Первый мальчик – ждала девочку, второй мальчик – ждала девочку. И однажды мне пришла мысль, что прекрасный выход для семьи, которая хочет ребенка конкретного пола, – взять малыша из детского дома. Я зашла на сайт «Усыновите.ру» и стала искать, хотя вообще сначала лучше пройти ШПР, а потом уже заглядывать туда.

Я звонила в разные города. В базе дети были, но по факту их не было. «Только забрали», «подписали согласие» и «уже смотрят другие». Из-за этого начинаешь немного опускать руки, ведь каждого ребенка ты пропускаешь через себя. Звонишь, настраиваешься, руки трясутся, а тебе в ответ – детей нет.

В общей сложности на поиски у меня ушло около 2 месяцев. С одной стороны, это долго, если учитывать тот факт, что на сайте я сидела сутками. С другой стороны, 2 месяца – разве это срок? Это намного быстрее, чем беременность.

Я помню тот день, когда в опеке сказали, что есть 3-летняя девочка. Ее я заметила еще в самом начале, но тогда мне говорили, что ее забрали. Прошло два месяца, но из базы она не исчезла. Я приехала в опеку и задала вопрос: почему так получилось? Сотрудники стали разбираться, искать данные. Весь день мы провели на звонках, информацию мне давали дозированно. Но самое главное было то, что девочка есть.

У девочки несколько братьев и сестер, но ей повезло – пристраивали ее отдельно. Ее мать пришла на прием и просто оставила ребенка в больнице. Ей звонили, но она не стала забирать малышку. Девочка пошла по инстанциям отдельно (остальных детей изъяли следом), поэтому и пристраивали ее отдельно.

Ко мне она вышла такая маленькая, худенькая, с явным дефицитом веса. На голове бантики, одета в старенькое закатанное платье, на ногах – советские сандалики. Челка подстрижена криво. Но такая бойкая – сразу стала показывать игрушки, что-то рассказывать.

До того как Стеша приехала домой, я показывала мальчикам ее фотографию и говорила, что это их сестренка. Они приняли ее хорошо, но у Стеши была адаптация. Сначала она вела себя тихо, не разговаривала, приспосабливалась к новой обстановке. На третий день, когда мы пошли отводить в детсад старшего сына, ее «прорвало». Стеша начала плакать, просила остаться – возможно, садик ей напомнил дом малютки. Плакала она долго, я никак не могла ее привести в чувство несколько часов. Период, когда Стеша часто плакала, был длительным. Я ничего не могла сделать. Но со временем все успокоилось.

Сейчас Стеша помнит, что она была в другом городе. Я не планирую скрывать от нее, что она приемная, но и не навязываю этот факт. В любом случае я ее мама. Один раз Стеша спросила: как ты меня нашла? «Очень-очень хотела доченьку, долго-долго ее искала, увидела тебя и поняла, что ты меня ждешь», – сказала я.

Я всегда была уверена, что приемное родительство – это тема любви, и к ней нельзя относиться негативно. Но выяснилось, что многие не понимают и осуждают. А зачем вам, ведь вы могли родить? А как вы прокормите? Я не ожидала такой реакции, меня это обижало. Еще посыпались вопросы о генах. Какие гены? Стеша просто обалденно танцует – я ни разу не видела, чтобы дети так танцевали. Вот они – гены.

Что касается родных родителей Стеши, то они уже вряд ли смогут восстановиться в правах. У отца своя жизнь, мать родила еще одного ребенка. Насколько я знаю, этого малыша тоже скоро заберет опека. Я не исключаю, что объявятся братья и сестры, и не скрываю своего ребенка. И не буду против, чтобы Стеша с ними в будущем общалась – все-таки родня.

Тем, кто еще только в начале пути, я советую не бояться. И родные, и приемные дети одинаковы. Трудности бывают со всеми, ставить клеймо на приемном ребенке нельзя. Когда я шла за Стефанией, я знала, что иду за своим ребенком, и все у нас будет хорошо.

Конечно, сейчас, когда у меня трое детей, я почти не принадлежу себе. В доме постоянный шум и гам, каждый что-то рассказывает, каждому надо что-то подсказать и помочь. На самом деле, я от этого по-настоящему кайфую. Все мои – все равные. Я никого не выделяю и люблю всех одинаково. Мои дети – это и есть мое счастье.